Блог Михаила Лучины
Авторизуйтесь, если вы уже зарегистрированы
Одним из основных вопросов в этой проблеме, очевидно, является: «Нужно ли налаживать отношения?» Несмотря на всю однозначность ответа, его артикуляция необходима, потому что такие вопросы занимают немалое место в российском дискурсе об отношениях с Западом. Все точки над «ё» в этом случае расставим ниже, а пока примем позицию, что налаживание отношений является крайне важным требованием, и попробуем понять, зачем конкретно оно нужно.
Во-первых, нормализация обладает значительной самодостаточностью, проявляющейся в остатках российско-американского процесса регулирования сегмента мировой и национальной безопасности, связанного с ядерным и неядерным стратегическим вооружением, а также в координации боевых действий в Сирии между группировкой ВС РФ и западной коалицией. Если между сторонами отсутствует хотя бы малый необходимый уровень доверия, то, вероятно, не будет и конструктива в указанных сюжетах, что, по сути, и так наблюдалось и наблюдается во взаимодействии по ДРСМД и СНВ-3. От устойчивости стратегической стабильности и эффективности механизмов деэскалации в «пороховой бочке Евразии» напрямую зависит международный мир и, соответственно, военная безопасность России, поэтому императивом внешней политики не может не стать налаживание отношений с Западом.
Во-вторых, последнее гипотетически должно оказывать положительное влияние и на невоенные составляющие национальных интересов, такие как демократизация политсистемы, либерализация экономики и развитие гражданского общества. Правда, стоит учесть и следующую аргументацию против подобной логики, подтачивающую самодостаточность урегулирования отношений: демократия и гражданское общество должны быть «суверенными», что требует опоры на собственные традиции и мировоззрение, а определенная степень воздействия США и ЕС в этом плане может только подорвать легитимность этих институтов в глазах части российского населения и представителей националистического лагеря, что, вероятно, подтолкнет последних к реваншу в деле придания большей самобытности режиму; экономические свободы, в свою очередь, далеко не панацея для социального благополучия и подъема промышленности, во-первых, в условиях необходимости сдерживать капитал от оттока в регионы мира, сулящие положительную динамику при расчете «затраты-выгоды», во вторых, в условиях развязывания торговых войн, оправданных защитой внутреннего рынка, со стороны одного из ключевых промоутеров laissez-faire, и в-третьих, в условиях возможности диверсификации коммерции, благодаря тесному сотрудничеству с таким мощным экономическим центром как Китай (еще стоит отметить, что отсутствие доверительного диалога не наделяет Запад решительностью вконец разрывать связи с Россией, особенно в области поставок энергоносителей). Впрочем, несмотря на некоторую обоснованность приведенных тезисов, им имманентны существенные недостатки, которых следует предостерегаться: «уходить во враждебную самоизоляцию, в воинствующее антизападничество, порождающее архаику во всех сферах жизни, было бы величайшей ошибкой. И означало бы победу тех, кто хочет окружить страну вместе с ее гражданами «стеной презрения»» [1].
Итак, перед нами достаточно утверждений в пользу того, почему налаживание отношений с западными странами более выгодно, чем его игнорирование. Но какими путями его достичь? Есть две полярные альтернативы, на одну из которых или, проявив незаурядную креативность, их некую комбинацию могло бы опереться российское руководство.
Первая из них связана с уступками. Конечно же, тут не идет речи о подчинении вашингтонскому обкому или получении Кремлем «ярлыка» в Брюсселе. Этот вариант подразумевает тщательный расчет, словно в утилитаристских штудиях, баланса между непричинением вреда или минимальными издержками российским интересам и удовлетворением требований Запада. Причем, применение такой методики возможно и без признания элитой своей вины по проблемам, где она решилась идти на поводу у партнеров: все лишь бы наладить взаимодействие. Но проблема в том, что даже если этот внешнеполитический подвиг (или «подвиг»?) будет совершен, то нельзя быть уверенными в его достаточности для, скажем, Вашингтона и/или Берлина. Лишний раз в этом можно убедиться, обратившись к развернувшейся в августе сего года дискуссии в Politico. Сперва там было опубликовано коллективное письмо видных теоретиков и практиков в области международных отношений, призывающее, помимо прочего, «восстановить гибкость санкционного режима, сосредоточив внимание на точечных санкциях, которые можно будет быстро отменить, если Россия будет способствовать успеху переговоров с целью поиска приемлемых решений по урегулированию конфликтов» [2]. А спустя несколько дней на страницах этого же издания на них с критикой обрушился ряд других крупных деятелей от внешней политики: «Но каковы эти «приемлемые решения» существующих конфликтов? Отказать Украине и Грузии в членстве в НАТО? Передать Крым под контроль России? Игнорировать возмутительную ситуацию с ущемлением прав человека в России? Стремиться к любому «переосмыслению», связанному с подобными уступками, явно не стоит» [3].
Из приведенного видно, что в США, бесспорно, есть специалисты, готовые сделать российско-американские отношения менее идеологическими и более прагматичными. Однако удастся ли этой когорте взять верх в дебатах? Вдобавок, если кто-то и предположит, что подобное возможно в течение отдельного временного отрезка, то принять гарантии, что следующая администрация не поставит эту стратегию с ног на голову, было бы слишком наивно. Стоит также отметить, что от «голубей» американской элиты, не говоря уже о «ястребах», мягко говоря, нельзя уловить отчетливых сигналов о готовности признать хоть в какой-то степени свернутым такой существенный для Кремля вопрос, как Крым, давно закрытый в Москве. Даже лелеемая частью российского либерального сообщества идея о «повторном референдуме» навряд ли поспособствовала бы при своем осуществлении смягчению давления со стороны Запада. И дело здесь, в первую очередь, в несогласии американского истеблишмента увидеть в РФ равного игрока, что, к примеру, выразилось и выражается до сих пор в нежелании учитывать опасения Москвы по значимому для нее вопросу приближения натовской инфраструктуры к западным границам России. Это обстоятельство, к сожалению, не позволяет Москве надеяться на признание действительного равенства со стороны Запада вообще и Белого дома в частности (т.е. обстановки, при которой у каждой из сторон, а не у одной, есть требующие учета интересы) в будущих отношениях, которые могли бы возникнуть, сделай Кремль гипотетические уступки в настоящем. В таком случае, в российском руководстве не без оснований не рассчитывают всерьез на первую альтернативу.
Второй вариант заключается в совокупном усилении российского государства. Его ключевой посыл четко изложил политолог Г. Бовт, отметив, что западные страны могут полюбить нас, если мы станем представлять не два процента мирового ВВП, а хотя бы десять или пятнадцать, тогда они, скривя рот, полюбят нас примерно так же, как и Китай [4]. Проще говоря, России необходимо нарастить свой потенциал, главным образом экономический, настолько, что оказывать давление на нее и тем портить отношения выйдет себе дороже, т. к. у нее самой будет предостаточно ресурсов надавить в ответ. Это указывает на выход в воссоздании ситуации времен холодной войны со всеми ее издержками. Хотя не стоит забывать, что история если и повторяется, то, в любом случае, являет себя уникальной на последующем витке. Следовательно, отбросим спекулятивные суждения о восстановлении СССР и сосредоточимся лишь на той совокупной мощи, наличие которой не может не подталкивать другие державы к интенсивному поиску компромисса с ее обладателем.
Главный фактор, без которого нельзя говорить о такого рода усилении, выражается в наличии эффективной правящей элиты. Отсутствие РФ в верхних строчках таких случайно взятых рейтингов, как индекс глобальной конкурентоспособности ВЭФ (43 место в 2018 году) [5] или индекс человеческого развития ООН (49 место в том же году) [6], в известной мере характеризует качество политического управления. Следовательно, возникает вопрос: «Как его улучшить?» Положение усугубляется нехваткой динамики политического процесса в стране, которая, как правило, проявляется при наличии не имитационных политической конкуренции, подотчетности и сменяемости властей, похвастаться которыми, очевидно, возможности у россиян не так много. «Как формировать перечисленное?» – крайне сложный вопрос. Зато в немалой степени справедливо утверждение, что сам этот процесс будет проистекать из политической борьбы, постепенное расширение которой в преддверии президентских выборов 2024 года уже стало свершившимся фактом. Причем, она происходит на фоне бурных выступлений оппозиции в Беларуси за демократизацию авторитарного режима, которые так или иначе окажут воздействие на российское протестное движение, что вполне может подстегнуть последнее к активизации в том же направлении. В таком случае, нельзя отрицать, что под давлением настоящего момента политическая система России будет интенсивно меняться. Сформируется ли в этих жестких условиях политическая элита, способная поставить страну на рельсы устойчивого развития? Как минимум, некоторые предпосылки к этому имеются, ведь кризис, помимо прочего, несет в себе и новые возможности.
Еще одним фактором усиления может стать идейный фундамент деятельности как правящей верхушки, так и всего российского народа. После окончания холодной войны россияне не имели большого проекта, который мог бы снова мотивировать их активно участвовать в глобальной конкуренции в сферах образования, науки, технологий и т.д., не обделив тем самым сектора российской экономики насыщенным развитием. Население России с конца 1980-х гг. во многом пребывает в состоянии очарованности образом жизни западных стран, в основном перенимая их практики и редко создавая что-то свое. В свою очередь, западные страны, положив в основание внешней политики либерально-демократические ценности, на практике нередко исходят из т. н. теории демократического мира, оправдывающей идейную, геоэкономическую и геополитическую экспансии. Пребывая в состоянии перманентного расширения, Запад бесконечно воспроизводит внутри себя развитие в разных областях человеческой деятельности в силу того, что он постоянно встречается с вызовами, которые требуют немедленного ответа для дальнейшей реализации большого проекта.
В России же тридцать лет ведутся лишь споры о национальной идее, однако платформы, которая подталкивала бы страну к динамичному развитию, так и не найдено. Правда, стоит учитывать всю сложность этой проблемы, заключающейся и в горьком советском опыте, и в невозможности в данный момент времени создать однозначную и завершенную идеологию из-за тренда на все большую фрагментацию общества, и в непременной необходимости учета западного опыта, открывшего всем преимущества либеральной демократии и др. Поэтому очень непросто ныне определиться с идейной основой. Но в силу упомянутых драйверов роста, заложенных в самом явлении большого национального проекта, его нельзя скидывать со счетов, т. к. руководство страны может всерьез поставить вопрос о восстановлении государственной мощи.
Раз так, то мы можем хотя бы задаться вопросом, в каком направлении стоит начать поиски идеологии, учитывая ограничения актуальной эпохи. Как уже было сказано, оперировать тотальными, т. е. полностью пронизывающими жизнь обычного гражданина, идеологемами, больше свойственными XX веку, сейчас попросту невозможно. Соответственно, должно искать более «мягкие» концепции. Одним из таких вариантов могли бы стать предложения, обозначенные в докладе «Защита мира, Земли, свободы выбора для всех стран: Новые идеи для внешней политики России», в котором следующим образом обосновывается второй фактор усиления России: «В условиях разворачивающейся идейной борьбы за контуры нового миропорядка России необходимо усилить и конкретизировать тот привлекательный и устремленный в будущее месседж, который она предлагает себе и миру. Если это не будет сформулировано, ей может угрожать новое замедление» [7]. Во избежание стагнации страны авторы пытаются найти для нее подходящую идейную нишу, определяя благоприятную для ее развития роль, как «главного поставщика мира, гаранта свободы выбора странами путей развития (суверенитета), недопущения гегемонизма, лидера «нового неприсоединения», защитника окружающей среды» [7]. Для реализации этой роли задаются четыре направления политики: 1) борьба с военными угрозами посредством ослабления противостояния между державами; 2) приверженность сдерживанию, как способу предотвращения использования силы странами, обладающими ядерным оружием; 3) разработка программы по борьбе с загрязнением окружающей среды; и 4) защита суверенитета стран [7].
Данная предельно рамочная концепция обязана стать предметом обсуждения, связанного с выбором идейной опоры России в XXI столетии. Что-то из нее должно быть постоянно артикулируемым в масс-медиа с целью создания ясной схемы для обывателя, объясняющей ему, в чем задача России в Сирии, в Украине, в мире и т. п. Конечно же, не стоит ожидать пропитанного энтузиазмом массового отклика на подобные дискурсивные практики. Однако именно так при умелой пропаганде, в положительном смысле этого слова, можно эксплицировать ключевой смысл, заложенный во втором факторе усиления: Россия – есть важнейший глобальный актор, участие которого в международных отношениях должно поддерживаться не только группой энтузиастов в верхах, но и народными массами, от труда на благо страны которых зависит не только престиж государства, но и международные мир и безопасность.
Коснувшись вопроса выбора стратегии, нам также стоит уделить внимание тактическим приемам, которые должны составлять арсенал российского руководства в деле налаживания отношений с Западом. Первоначально отметим такую, пожалуй, даже касающуюся рядового россиянина базовую вещь, которая заключается в требовании должного хладнокровия при педалировании различными западными политиками связанной с Россией проблематики во внутренних политических дебатах. По словам американиста И. Куриллы, «в США и Великобритании немало политиков, которые рады возможности использовать Россию для своих внутриполитических целей. Но если считать целью скорейшее снижение уровня конфронтации, надо видеть различие между этими политиками, их соперниками и профессионалами дипломатии, а не считать чужую паранойю оправданием ответной» [8].
Говоря о тактике, нельзя не обратиться и к опыту Поднебесной, которая, по логике вещей, отчасти должна сталкиваться со схожими проблемами во взаимодействии с западными странами. Например, для сохранения плодотворных отношений КНР стремится создать дружественный образ Китая на Западе, вкладывая большие суммы в построение имиджа и пропаганду китайской культуры, и продемонстрировать лояльность установленным там нормам. Вдобавок, специфическая черта, свойственная расширению влияния Пекина – захват части рынка в США и Европе, благодаря доступности и дешевизне китайских продуктов, – представляется Республикой как естественная товарная конкуренция. Следует отметить и стремление Китая уходить от открытых политических столкновений, отдавая предпочтение разрешению экономических вопросов [9].
На самом деле, китайский подход к Западу с его неконфликтностью и экономическим приоритетом стоит рассматривать в качестве образца, достойного как минимум для фрагментарного усвоения. Что, кстати, в преломлении в российских реалиях могло бы выразиться в большем доверии «мягкосиловым» механизмам и сосредоточению на внутренней повестке.
В итоге, отстаивание нацинтересов, прагматизм и нормализация диалога с Западом есть обязательные элементы внешней политики. Их сочетание при корректном стратегическом видении может стать двигателем для уверенного внутреннего развития и поддержания выгодной России стабильности на внешнем контуре. Впрочем, в условиях ломки политического режима наблюдателю остается лишь надеяться, что в точке бифуркации нынешняя российская элита сделает правильный выбор.
Источник
